Семен Паклин - Южный Урал, № 12
Замкнувшись, хмурый, неразговорчивый, Лаптев из последних сил днем возился с установкой, а вечером дома, ожесточенно сжав руками голову и выкуривая несчетное число папирос, сидел над схемами. И все напрасно. Установка не давала того, что он хотел, и он не знал, что делать дальше.
Дядя Вася острее всех переживал неудачи Лаптева и хоть не подавал виду, от души ему сочувствовал. Он видел, что эти неудачи угнетают инженера, что тот готов вот-вот пасть духом, бросить все опыты и остановиться на немногом уже достигнутом.
Дядя Вася замечал, как Лаптев с каждым днем становился все угрюмее и неразговорчивее.
Старый термист понимал, что он должен, даже обязан, теперь как-то помочь инженеру, у него были кое-какие соображения, но высказать их прямо он стеснялся — не хотелось обижать Лаптева.
Отпущенная начальником цеха неделя срока подходила уже к концу. Безуспешно испробовав все режимы закалки, Лаптев сидел у своей установки и, удрученно сгорбившись, зажав руки в колени, бесцельно смотрел в пол. Ничего не получалось.
Дядя Вася тихонько подошел к нему, тоже сел рядом на железную табуретку и принялся так же глядеть в пол, как бы стараясь понять, что это там рассматривает инженер.
Так, помолчав минуту, он спросил:
— Думаешь, Тихон Петрович?
— Нет, дядя Вася, уже не думаю. Все передумал.
— Э-э, плохо! — огорченно замотал головой дядя Вася. — Думать надо.
— Все уже перепробовали, все проверили. Газ совершенно чистый, никаких примесей. Чистый, а детали темнеют! Отчего темнеют, раз газ чистый?
— Кого спрашиваешь? — сморщился дядя Вася. — Сколько лет учился, старого бабая спрашиваешь! Моя дочка скоро доктор будет! Хирург! Меня ничего не спрашивает, сама рассказывает. Мы, говорит, батя, никакой чистоте не верим. Руки чистые — спиртом моем, инструмент чистый — кипятить кладем, чтоб еще больше чистый был. Халат чистый — каждый день два раза стираем. Если раз чистый, то два раза — еще чище будет.
Лаптев смотрел на дядю Васю внимательно, стараясь понять, что предлагает этот старик, за спиной которого огромный опыт.
— Как чистить газ? — в упор спросил Лаптев.
— Чего? — простовато поинтересовался дядя Вася.
— Как вы предлагаете очищать газ?
— Это мы не знаем. Наша грамота маленькая. Вот дочка у меня — грамотная! Если, говорит, чистый — еще чистить надо, лучше будет.
И, видя, что Лаптев понял его мысль, дядя Вася, довольный, встал с табуретки и направился к своим печам.
А Лаптев, согнувшись над столом, торопливо пририсовал в конце схемы новый баллон.
«Чорт знает, до чего просто! Как же он не догадался! Ведь и в современной установке не три, а четыре баллона, поэтому она и работает так чисто и безотказно!»
На другой день утром Лаптев подошел к мастеру.
— Дядя Вася! Вы не знаете, где бы достать старый баллон из-под кислорода?
— Знаем, — невозмутимо ответил дядя Вася. — За цехом один валяется. Пойдем, посмотрим.
— Айда.
Осмотрев старый баллон, Лаптев и дядя Вася взвалили его на плечи и принесли в цех. Потом Лаптев направился прямо в кабинет Погремушки.
Тот встретил его вопросом:
— Ты не забыл, экспериментатор, что сегодня твой срок кончается? Давай подключай свою батарею к рабочей печи!
— Тарас Григорьевич! Подождите еще два дня.
— Ни одного! На сборке нет коничек. Вчера опять целая печь изгорела. Мне и так директор обещается голову снять.
— Ну, хоть сутки. Я за это время поставлю еще один очистной баллон.
— Не могу, Тихон Петрович. Баллон ты можешь ставить, а печь подключай сегодня же.
— Когда переключимся на печь, баллон не поставить. Нужно будет на целые сутки отключать печь и установку, а вы этого не допустите.
— Слушай, Тихон Петрович, чего тебе еще надо? Ведь установка и так хорошо работает, брака не будет — и считай, твоя задача выполнена. Что ты еще мечешься?
— Дайте мне еще ночь срока и одного слесаря в помощь.
— Слесарей дам хоть два, а срока — нет. Не могу. Да и завод не может. Хватит экспериментировать, надо работать. Подключай сегодня же.
— Ну, так подключайте без меня! — зло хлопнул Лаптев дверью кабинета.
Внизу его встретила Елена Осиповна. Увидев злое, рассерженное лицо Лаптева, она поняла, что ему не удалось уговорить Погремушко отсрочить подключение установки ни на один день.
Всем сердцем сочувствуя Лаптеву, от души желая согнать с его лица это выражение хмурой злости и растерянности, она не могла в то же время подавить в себе чувство удовлетворения тем, что сегодня, наконец, будет введена в производственный цикл новая установка и навсегда отпадет мучительная проблема коничек. Но ей было перед Лаптевым неловко. Ведь она выходила победителем из их спора о подключении установки к печи, хотя сама вместе с ним всей душой хотела, чтобы закалка была более светлой, чтобы ее можно было применить не только к коничкам, но и к другим деталям.
Со свойственной ей прямотой она сразу и заговорила об этом.
— Ну что вы расстраиваетесь, Тихон Петрович? Ведь и это уже немалая победа. Да и заводу польза большая от вашей установки. Ведь, если разбираться глубоко, сконструирована совершенно новая и оригинальная установка. А вы опять чем-то недовольны.
Лаптев заколебался. Может быть, действительно они правы? Зачем еще что-то переделывать, когда поставленная задача решена?
А Елена продолжала:
— Честное слово, я не могу уже вас понять! Ведь давно ли мы с вами стремились только к одному — устранить брак коничек и больше ничего. И вот теперь достигли своей цели. Большее невозможно. Ведь так можно без конца переделывать.
— А как же, Лена, иначе?
— Мы — производственники. Раз добились одного успеха — надо использовать его на производстве, а там, если уж вас не удовлетворит, — можно и дальше работать. Но все-таки прежде всего производство, завод.
— Но если мы сразу можем дать заводу больше?
— Да ведь не можем.
— А вот и можем. Ты только послушай. Еще небольшая переделка…
Лаптев коротко рассказал Елене о разговоре с дядей Васей и установке еще одного очистного баллона.
Но Елена слушала недоверчиво.
— Кто поручится, Тихон Петрович, что этот баллон решит проблему?
— Я уверен в результатах.
— Но вы же и раньше уверяли, что закалка получится светлой. Где же они, ваши результаты?
— Почему «ваши», а не наши, Елена Осиповна? — нахмурился Лаптев.
— Да потому, что вы совершенно не хотите считаться с моим мнением, а все делаете по-своему!
— Ну, пожалуйста, делайте вы по-своему!
— А вот и сделаю. Возьму сегодня и подключу установку к рабочей печи.
— Не знаю, — иронически усмехнулся Лаптев, — не знаю, что у вас получится.
— Пойдемте лучше к Капитолине Кондратьевне и спросим, что она скажет, — стараясь потушить ссору, сказала Елена.
Так, оба сердясь, оба при своем мнении, они и пришли в бюро.
Сюда же несколько минут назад пришел Коля Минута и оживленно сказал Волооковой:
— Вы знаете, Капитолина Кондратьевна, во всем отделе ни у кого, ни в одном бюро, ни в одной лаборатории нет такого достижения! Да что там отдел! По всему заводу это будет самое крупное изобретение за год! Погремушко говорит, что от одного устранения брака коничек будет миллионная экономия. Я думаю о вашем бюро даже в газету написать — на весь Союз прогремите!
— А что же! — оживилась Волоокова, неравнодушная к славе. — Мы и действительно неплохо поработали над этим делом. Около года бились, пока хорошие результаты получили.
— Да, да, конечно! — подхватил Коля. — Только мне нужно узнать, какая работа проделана, и подсчитать сумму экономии от внедрения этого изобретения в производство.
— Работа, Коленька, проделана немалая! — заговорила Волоокова. — Во-первых, мы коренным образом реконструировали старую установку. Собственно говоря, это теперь уже наша собственная конструкция, конструкция нашего термического бюро. Я думаю даже ей и название дать такое «ТБ-1».
Когда Лаптев и Елена пришли в бюро, то застали там Колю с Капитолиной Кондратьевной, склонившихся над расчетами.
Увлеченные, они и не заметили вошедших.
Коля в возбуждении, поминутно поправляя очки, азартно писал на бумажке цифры и вслух считал.
— Видите, только от ликвидации брака по первому термическому получается около восьмисот тысяч рублей экономии.
— Кроме того, — подсказала Волоокова, — после закалки обдувать шестерни песком не надо будет? Не надо! Специальная очистка отпадает? Отпадает! Еще такая же экономия.
— Значит, при годовой экономии в полтора миллиона рублей, — азартно подхватил Коля, — вознаграждение авторам за изобретение составит… одну минутку! — Коля вытащил из кармана записную книжку и, раскрыв аккуратно выписанную тушью таблицу, продолжал: — Значит соста-авит, та-ак, составит, составит… восемнадцать тысяч рублей. Эх, чорт возьми, вот как здорово! — в восторге воскликнул он.
